Ада Чумаченко - Человек с луны[Рис. П. Староносова ]
Ульсон толкнул Боя, сладко похрапывавшего рядом с ним. Бой зевнул и протёр глаза.
— Надо идти искать, — недовольно повторил Ульсон. — Понимаешь? Туда. В лес. Искать.
Ульсон и Бой плохо понимали друг друга. Ульсон был швед, светловолосый сероглазый человек, Бой — подвижной и ловкий житель Полинезии.
По договору, они должны были на год остаться с Маклаем на этом незнакомом берегу — помогать ему в его хозяйстве, готовить для него пищу, ходить с ним на охоту, разбирать коллекции, набивать чучела птиц и зверей, чистить ружья.
Они не совсем понимали, зачем это Миклухо-Маклаю, учёному и уважаемому всеми человеку, нужно было оставаться здесь, среди папуасов — среди дикарей, которые ещё до сих пор едят людей. Подумать только: едят человечье мясо! При мысли об этом Ульсон чувствовал, как мурашки бегают у него по спине и сердце начинает колотиться чуть-чуть быстрее, чем надо. Разве не мог этот учёный жить, как все приличные люди: в большом, шумном городе, в высоком доме со светлыми окнами, ходить в клуб, читать газеты, есть вкусную пищу, не опасаясь ни змей, ни крокодилов, ни отравленных стрел, ни дика-рёй-людоёдов?
Но рассуждать много не приходилось.
Миклухо-Маклай щедро платил за их помощь, и каждый из них думал, что год пройдёт быстро, работа, в сущности, будет нетрудной, а через год они смогут вернуться к себе домой с изрядным запасом денег, вещей и интересных рассказов.
Но, как бы то ни было, Ульсон всё же не мог отказать себе в удовольствии поворчать.
— У нас в Швеции ни один умный человек не решился бы на это, — говорил он и сейчас, на ходу оборачиваясь через плечо к Бою. — Ну, я понимаю, попутешествовать. Ну, я понимаю, посмотреть. Ну, я понимаю, поохотиться. Но так — на целый год к дикарям! К людоедам! И ещё по собственному желанию!.. Очень странный человек! Ты слышишь, Бой, это очень странный человек.
Бой плохо понимал Ульсона, но он кивал головой, и Ульсону казалось, что Бой тоже согласен с ним.
— Если бы не мой домик в Мальме, я ни за что бы не поехал с ним, — продолжал Ульсон, — но я хочу непременно построить себе домик на эти деньги. Знаешь, Бой, у меня будут белые занавески, цветы в горшках и медные кастрюли на кухне. Я очень люблю медные кастрюли, Бой. А за домом у меня будет огород — у нас в Мальме все разводят огороды. Я посажу там капусту — вот такие кочаны капусты! Репу— вот такую репу! Редис — вот такой редис! Это будут настоящие овощи. А по утрам я буду пить кофе со сдобной булкой и курить трубочку. Понимаешь, Бой, — трубочку! Вот так: паф, паф, паф!..
И Ульсон сделал вид, будто выпускает клубы дыма из своей воображаемой трубки.
— Странный человек! Это очень странный человек! — продолжал Ульсон. — Ты знаешь, я очень много слышал о нём на корабле. Оказывается, он уже не впервой идёт на такое дело. Несколько лет тому назйд он путешествовал в этой… как её… в Аравии… Ну, словом, на берегу Красного моря. Морских животных исследовал каких-то, собирал ракушки, слизняков. И совершенно один! Понимаешь, совершенно один! А арабы эти тоже не из приятных. Увидят европейца— чик! — и готово!.. Не пускали к себе. Так наш-то что придумал! Представь себе: обрил голову, лицо и руки выкрасил коричневой краской, на плечи накинул бурнус — одежду такую арабскую — и один днём и ночью — вот таким арабом по всему побережью за своими паучками! Говорили мне на корабле, что нелёгкое было дело, совсем нелёгкое. И лихорадка его била, и солнце жгло, и с разбойниками встречаться приходилось, и цингой он там болел, и дикие звери на него нападали — и, видите, всё ему нипочём! Не отшибло охоты. Сначала к арабам, теперь к папуасам. Награду ему за это какую обещали? Или орден? Прямо даже не поймёшь как следует. Но только странный человек! Очень странный!
И Ульсон снова остановился, чтобы перевести дух, но Бой как будто даже и не слушал его.
Вытянув шею, он встревоженно прислушивался к чему-то. Из-за кустов глухо доносились голоса.
— Это господин, — сказал Бой, обернувшись к Ульсону: —Это есть голос господина. Может, господину есть плохо?
И Бой решительно двинулся вперёд.
НОВЫЕ ЗНАКОМЫЕ
Маклай и Туй стояли на площадке между хижинами и хлопали друг друга по рукам.
— Туй! — кричал Маклай.
— Маклай! — кричал Туй. И оба улыбались друг другу.
Ульсон и Бой, выбежавшие из кустов, с удивлением смотрели на них.
— Всё хорошо! — сказал Маклай. — Вот мы уже и подружились. Ульсон, нет ли у вас табаку? Мне хочется что-нибудь подарить Тую.
Ульсон молча вытащил из кармана пачку табаку и протянул Тую. Туй повертел её и, не зная, что делать с подарком, сунул пачку за свой браслет.
Затем он повернулся к зарослям и что-то крикнул на своём гортанном наречии. '.
Ветки легонько шевельнулись. То здесь, то там среди раздвинутой листвы показывались курчавые головы и тёмно-коричневые руки. Туй делал знаки, приглашая людей подойти поближе, но папуасы стояли не двигаясь.
— Подходите, подходите, не церемоньтесь. Будьте как дома, — ободрял их расхрабрившийся Ульсон, подмигивая Маклаю, но не делая ни одного шага вперёд.
Папуасы жались друг к другу и молчали. Маклай взял одного из них за руку и вывел на середину площадки. Потом второго. Потом третьего. Их было человек восемь, и каждого из них нужно было вывести за руку и усадить в кружок на самой середине площадки. Это было не так уж легко. Маклай отёр пот со лба и, усадивши последнего, сел сам среди них на камень.
— Ну, Ульсон, — сказал он, — что у нас есть с собой? Давайте сюда!
Из сумок, перекинутых через плечо, Ульсон и Бой доставали всякую мелочь.
Здесь были и бусы, и гвозди, и крючки для рыбной ловли, и обрывки ярких материй.
Папуасы с любопытством присматривались к диковинным подаркам и охотно, хотя и осторожно брали их из рук Маклая.
— Нет, ты только посмотри на них! — шептал Ульсон на ухо Бою. — Ну мыслимое ли дело, чтобы христианин и приличный человек водил компанию с этими субъектами? Посмотри, какие на них ожерелья. Будь я проклят, если они не из собачьих зубов! А что они делают со своими носами! Посмотри, каких палочек понатыкали они туда. Некоторые, ей-богу, не тоньше моего карандаша. А у этого вместо палочки— кость. А у этого — раковина! А посмотри, какие волосы! Ведь они же выкрашены красной глиной!.. А в волосах — цветы, перья, деревянные гребни, рыбьи кости! Вот франты так франты! Воображаю, сколько бы дали в Швеции, чтоб только посмотреть на них! Вот захватить бы туда с собою парочку! Только наш-то разве согласится на это! Он и разговаривает с ними, как с родными братьями. По плечу трёп-лет, смеётся, за руку берёт… И это белый человек! Знаменитый учёный!
И Ульсон даже передёрнул плечами от возмущения.
Бусы, гвозди и ленты были розданы. Папуасы радостно вскрикивали, хлопали в ладоши, пробовали гвозди на зубок и с увлечением тыкали тонкие травинки в отверстия бус. Обменявшись с Туем несколькими фразами, двое юношей направились к хижинам. Оттуда они вынесли кокосовые орехи, связки банйнов и даже двух поросят, крепко-накрепко связанных лианами.
Маклай с удивлением смотрел на груды провизии, сложенной у его ног. Туй смеялся подбоченившись. Ульсон ткнул ногой в поросёнка и одобрительно хмыкнул:
— Ну что ж, поросята ничего. Не хуже, чем в Мальме. Я думаю, следует взять.
Маклай обернулся к Тую И решительно замотал головой.
— Не надо! Мне ничего не надо! — говорил он. — Оставьте это у себя. Слышишь, Туй, оставь это себе!
Но Туй тоже замотал головой. Он повелительно протянул руку сначала к поросятам, а потом к Маклаю. «Твоё», — говорил этот жест.
Маклай устало пожал плечами:
— Ну, что ж поделаешь! Значит, такой у них обычай. Бери поросят, Бой.
Но папуасские юноши сами наклонились к своим подаркам. Они высоко подняли их над головой и остановились, ожидая приказа Маклая.
Маклай посмотрел ещё раз вокруг себя. Тонкий месяц, точно запутавшись в перистых листьях пальмы, уже светлел на бледно-зелёном нёбе. Вечер подошёл незаметно и быстро. Темнее стали деревья. Плотнее — кусты. Только вершина горы ещё светилась вдали розово и нежно. И ещё сильнее пахли цветы, свисающие с узловатых, изогнутых веток, похожих на гигантских змей.
— Пора на «Витязь». — Маклай, повернувшись к папуасам, вдруг поклонился им низко и серьёзно.
Папуасы как будто поняли его. Юноши ещё выше подняли свою ношу и двинулись вперёд, показывая дорогу Маклаю. Остальные пошли сзади, переговариваясь и перешёптываясь между собой. Кто-то затянул песню. Отрывистые звуки были однообразны и заунывны. Дорога спускалась к морю уступами, и сигнальные огни «Витязя» были видны ещё издалека.
Шлюпка была на месте. Волны с тихим шипением бились о её корму. Маклай прыгнул в лодку и показал Тую на место возле себя. Туй нерешительно покачал головой. Молчали и остальные папуасы, но когда шлюпка стала удаляться, две лёгкие пироги поплыли за ней и проводили её до «Витязя».
